Глава 1. Дюймовыч.
В один из прекрасных летних дней гонялась Даша за кузнечиком и напоролась на чудо-юдо. Махонький такой Змей Горыныч изображал зажигалку, поджаривая мух, застрявших в паутине. Жареный хозяин мухоловки пал первой жертвой Дюймовыча. Ну откуда пауку знать, что трехглавая ящерица пыхает напалмом во всех, кто мельче ее. Только собрался пообедать и сам попал на обед.
Но и Дюймовычу не удалось съесть свежеприготовленное жаркое. Бесстрашная девочка схватила его за хвост, чтобы скормить бабушкиным курам. Летучий змееныш вспорхнул в небо резвым воробьем, оставив на память Даше свой хвост. Собрала она жареных насекомых и понесла домой вместе с оторванным хвостом чуды-юды. Барбекю склевали куры, а хвост, как ценный трофей и экспонат зоологического музея улегся в стеклянную банку.
Ночью пришел Дюймовыч со своей мамой. Да-а-а… попала Даша впросак, не подозревая, что природа отдохнула на обиженном ею летучем пресмыкающемся. Мама тянула по комплекции на летучую корову. Спалить хату ей было, что дедушке высморкаться.
Дед как раз возвращался из будочки на краю огорода, ощущая легкость в животе. Увидев Годзиллу, дедушка обнаружил позыв вернуться туда, откуда только что вышел, развернулся и бодрой рысью посеменил к укрытию, но был замечен.
– Погоди-ка, старик! – услышал он за своей спиной противный хриплый бас. Поняв, что придется защищать свой дом, старик схватил кол, на который было нанизано огородное пугало и встал в позу истребителя нечистой силы.
Годзилла только ехидно ощерилась на такую бравую выходку деда. Но, получив башкой чучела по центральной морде (при этом шляпа с пугала слетела и оделась на ушибленную голову зверюги), зауважала обороноспособность противника. Тем более, что досталось и крайним головам от растопыренных в стороны рук пугала. – Чих-пых! – взревела мамаша и плюнула огнем в ратника. Дед рыбкой плюхнулся в бассейн, откуда выскочил с ведром воды, которой окатил разгоряченные головы, а потом нахлобучил ведро на правую башку мамаши. По глазам змеи скатились два головастика и, упав в траву, поползли обратно в бассейн. У этих лягушачьих подростков уже появились лапки, поэтому они без проблем вернулись к себе домой. Униженная таким образом змея, проскрипев: – Я еще вернусь, – с достоинством удалилась вразвалку в сторону леса.
Сынок же ее, не подозревая о поражении мамы и думая, что тыл надежно защищен, подкрался к койке своей обидчицы и стал мстить за оторванный хвост, прожигая дыру в одеяле противной девчонки. Даше в это время снилось, что она лечит насморк, нюхая тлеющую вату.
За Дашу вступился кот Мурзик. Он схватил Дюймовыча за вновь отросший хвост и не удержал добычу. Хвост уже по привычке отстегнулся, Мурзик от неожиданности в изумлении раскрыл рот, выронив из него фрагмент необычной летучей мыши.
– Твари вы! – пропищала мышь и упорхнула в форточку.
Вторично обиженный Дюймовыч вернулся к не менее обиженной маме с новой жалобой. – Да ну их, сынок, – проворчала мать: – Безбашенные они какие-то! – и передернулась, вспомнив, как по ее глазам совсем недавно елозили скользкие головастики.
Сынок согласился с этим определением и вновь принялся за мух, теперь уже с оглядкой – не гуляет ли поблизости безбашенная Даша.
Глава 2. Контуженый Семен.
Безбашенная Даша как-то раз собирала грибы и ягоды вместе с бабушкой Прасковьей. И за этим увлекательным занятием забрели они в чащу, где ютилось семейство Горынычей. Уютную пещеру в основании холма вырыл глава семейства. Собственно, берлога эта получилась сама собой, когда змеиный папашка набрел на геологов, ищущих какой-то колчедан-малчедан. Геологи, увидев змея, передумали искать полезные камни и бросились врассыпную. А папашка по заведенной привычке пыхнул огнем на людишек, но попал в ящик с динамитом. Ка-а-а-ак шарахнуло Семену (так звали Горыныча) по мордасам!!! И получилось жилье для будущей змеиной семьи, которая тут же и образовалась, потому что контуженый Семен, не откладывая в долгий ящик, женился на Марфе, хотя до этого собирался гулять в холостяках, пока не иссякнет порох. Порох иссяк сразу после контузии. И, хотя и породил Семен наследника, но сынок вышел неказистый – отпрыск, а не сынок. Нарекли его за это Пашкой.
Пашка жарил кузнечика, когда на него упала тень. Тень принадлежала вражине Дашке и от нее (от тени) повеяло холодом. «Да что ж за наказание такое! Только соберусь поесть, как эта гадина влезает!» – затосковал Пашка.
– Мама! – завопил он, бросив недожаренного кузнечика на съедение голодным муравьям. – Спаси меня от этой заразы!
На этот писк явилось затмение – Марфина тень погребла под собой мелкую Дашину. – Бабушка!!! – завизжала испуганным поросенком Даша.
Прасковья, призывая на помощь всех святых, грудью встала на защиту внучки и нахлобучила на левую голову Марфы корзину с грибами. Модная Горынычиха таким образом приобрела последний головной убор (слева – направо): корзина, соломенная шляпа с огородного пугала, ведро цинковое из-под головастиков.
Дашина бабушка часто путала грибы и собирала все подряд. На этот раз в корзинке теснились мухоморы, которые благополучно перекочевали из лукошка в раскрытую пасть Горынычихи. Марфа проглотила грибы и увидела мультик про Дашу, Пашку и Прасковью. Даша, зажав в ладошку Пашку, улепетывала в направлении деревни. У Пашки из-под хвостика брызгала желтая водичка и метила путь отступления девочки. Прасковья метила траву, не сходя с места, просто присев под кустик и бормоча: – Спаси меня, Господи!
Марфе вдруг стало весело от такого поведения Прасковьи, от мелькающих пяток Дашки, от, похожего на поросячий, хвостика Пашки, который вертелся, пытаясь вывинтить за собой Пашку из Дашкиной ладошки, и захотелось вдруг, ни с того, ни с сего полетать. Змеюка полезла на холм и сиганула с вершины оного на головы контуженого супруга, который вылез из пещеры погреть морды на солнышке. Крылья Марфы почему-то не раскрылись и она шмякнулась, как помидор, брошенный возмущенным зрителем в лицо плохого куплетиста. Морды Семена сплющились от этого гигантского помидора, так и не отведав солнечного тепла. В этот миг Марфа овдовела, а осиротевший Пашка был помещен в трехлитровую банку, где притих, ожидая дальнейшей участи, но, не смирившись с заточением.
Прасковья, наблюдая за поведением змеи, решила, что Бог отвел таки напасть от своей рабы. Ноги ее, хоть и не слушались, но доковыляли до дому. Зайдя в избу, бабушка упала на колени перед иконой Всевышнего и сердечно поблагодарила его за свое спасение.
Так закончилась прогулка в лес по грибы, по ягоды.
Глава 3. Змееныш Пашка.
Плененный подлой Дашкой змееныш тоскливо обозревал горницу сквозь залапанное немытыми руками стекло банки. Растерзанная Дашкой кровать с прожженным одеялом и мятой простыней еще хранила тепло своей хозяйки, умчавшейся на двор по нужде. Не менее мятая подушка с вылезшим пером демонстрировала Пашке отпечаток щеки и носа вражины. Над кроватью, на стене висел клеенчатый ковер с нарисованными русалками. На полу – связанная из лоскутов дорожка. На окне – ситцевые занавески в цветочек. С потолка свисала лампочка без абажура, на которой сидела и умывалась беспечная муха. С этого же потолка свисал на своей паутине голодный паук, стравливая помалу паутинку из своей попки и подбираясь к беспечной мухе. «Наверное ему должно быть щекотно выпускать паутинку из попки, вон как лапками подрагивает», – подумал Пашка и захотел есть. На столе, где стояла банка с Пашкой, валялся фантик от карамельки, которой Дашка угостила вчера своего пленника. За фантиком явился кот Мурзик, чтоб погонять бумажку, воображая, что это мышь. Заботливая Дашка насыпала с вечера песок в стеклотару-тюрьму для гигиены пленника, вынужденного ходить под себя, и теперь Пашка, увидев рядом кота, окропил этот песок. Кот сразу же забыл про фантик и прилепил свой нос к стеклянному боку Пашкиной тюрьмы. В зеленых глазах, съехавшихся к любопытному носу, пылал алчный огонь. Мурзик алкал игры в кошки-мышки. Мышка вела себя беспокойно, пытаясь улететь из банки, но капроновая крышка плотно обнимала горловину стеклянного узилища.
В горницу вошел дед Матвей и прилип носом к банке с другой стороны. Окруженный Пашка, занял круговую оборону, пыхнув огнем из двух голов в оба любопытных носа и, пытаясь спалить крышку, пустил еще одну струйку огня вверх. Банка от такой атаки лопнула. Матвей, отпрянув от взорвавшегося сосуда, согнул скрипнувшие половицы своим тощим задом. Мурзик повис на шторе, оглашая горницу истеричным мявом. Дед поддержал кота истеричным матом. Свободный Пашка выпорхнул в форточку.
На огороде, сверкая белыми трусиками, вражина Дашка склонилась над грядкой с огурцами.
Пашка спикировал на белый лоскуток и забодал его. Дашка сшибла косичками пару огурцов и воткнулась в унавоженную грядку своим курносым лицом. Отомщенный за унижения змееныш взял курс на свое жилище, где Марфа горевала по бедолаге Семену. Змей загораживал выход из пещеры своим грузным телом. Сплющенные морды Семена вдруг начали потихоньку выправляться, будто накачиваемые баскетбольные мячи. Контузия динамитом породила у змея иммунитет к деформациям голов. «Сплющить морду мужа, не означает стать вдовой», – расплылась в глупой улыбке Марфа.
– Что-то мне ударило в голову, – проскрипел Семен, обращаясь к обмухоморенной жене.
– Я тут не причем, – привычно соврала Марфа.
– А где Пашка шатается? – спросил воскресший чадолюбец.
– В гости к Дашке пошел, – хмыкнула беззаботная мамаша.
– Они же безбашенные! – озаботился судьбой сына змей.
– Ну, если к вечеру не вернется, пойдем с разборками, – ответила рассеянно Марфа, продолжая смотреть мультики.
Мультик показывали три вороны: две – крутили скакалку, одна – прыгала через нее. На самом деле прыгающая ворона запуталась лапой в высокой траве, а две других бестолково хлопали крыльями, переживая за попавшую в травяной силок подругу.
Пашка вернулся к вечеру с целым хвостом, что означало победу в борьбе с безбашенными. Даша, отмыв лицо от навоза, планировала козни Дюймовычу, размышляя, чем выманить его на опушку, подальше от Марфы. Семена Даша не опасалась, поскольку тот был контуженный.
Глава 4. Дашины козни.
Утром, выпив кружку молока, Даша вприпрыжку припустила на окраину деревни, прижимая к животу бумажного змея. Рожа у змея была глупая и рассчитанная на провокацию. Когда эта пародия взмыла над лесом, Пашка явился спалить ее и надавать Дашке затрещин на год вперед. Разыгрался воздушный бой с красочным фейерверком, потому что вражина привязала к бумажному змею петарду. Пашку постигла участь папани Семена – контузия трех голов.
Коварная Дашка упаковала Дюймовыча в жестяную коробку из-под леденцов, пробив в крышке несколько дырочек для воздуха и насыпав опилок для гигиены. Мурзик стер нос в кровь об заусенцы (дыры были пробиты гвоздем и топорщились заусенцами), пока обнюхивал новую темницу неуловимой летучей мыши. А противный дед Матвей нарочно курил злую вонючую махорку и выдувал дым сквозь густо поросшие волосами ноздри прямо в вытяжную вентиляцию Пашкиной камеры.
Когда кукушка в часах прокуковала двенадцать раз, к безбашенным пожаловала в гости змея Марфа. – Эй вы, ироды, верните сына по-хорошему! – протрубила в раскрытое на ночь окно Горынычиха. Из-за соседнего плетня храбро гавкнул какой-то тарзан. – Цыц, шавка! – огрызнулась Марфа. И Тарзан внезапно осознал, что он мелкая шавка и тоскливо завыл на луну. – Да угомонись ты, собака! – озверела змеюка: – Всю деревню перебудишь! – А-уууу! – не унимался безутешный Тарзан. И перебудил таки деревню.
Привычные к набегам Горынычей крестьяне сноровисто окружили дом старика Матвея, вооружившись топорами и вилами. Марфа вышла со двора с белым флагом – позаимствовала занавеску у безбашенных. В толпе мигом образовался коридор, по которому она прошествовала в сторону леса. Остановившись на опушке, Марфа обратилась к толпе людей: – Ежели не освободите Дюймовыча, я вернусь с Семеном и спалю вашу деревню до погребов, растудыть вас в головешку!
Толпа струхнула и потащила Дашку за ухо из постели. Растрепанная Дашка упиралась и не хотела отдавать банку из-под леденцов. – Не отдам расписную банку, – ныла вражина, размазывая сопли по щекам. – Дура! – увещевал народ: – Верни Пашку в семью, банка им нужна, как собаке пятая нога. – Ааааа-у! – сипло простонал сорвавший голос Тарзан, подтверждая ненужность лишней конечности.
Под давлением общественности, безутешная Даша рассталась с ручным Дюймовычем. Пашка стал ей какой-то родной, когда она улепетывала с поляны, зажав его в свою потную ладошку. Да и у змееныша сердце размякло от этой теплой ладошки, только он не хотел признаться в этом даже себе и держал фасон, угрожая Дашке расправой. – Вот только сунься в лес, вражина! Я тебе устрою аутодафе! Позавидуешь ведьмам в период инквизиции! – орал освобожденный из плена Пашка, проявляя невесть откуда взявшуюся эрудицию. Дашка тоже слышала, что ведьм сжигали на костре, поэтому догадалась, что атудафа вылетит из пасти Пашки язычком пламени. «Посмотрим еще, кто кого!» – упрямо подумала она, отчаянно сверкнув глазенками в сторону верещащего змееныша. Сердце у Пашки екнуло от этого взгляда, и он внезапно заткнулся и насупился, пытаясь понять, что за фигня творится у него в груди и почему вместо аутодафе ему хочется воткнуть в растрепанные Дашкины волосенки ромашку. «Чушь собачья!» – рассердился на себя Дюймовыч.
Утром он подкарауливал Дашку у околицы. Вражина опять тащила бумажного змея и приплясывала на ходу, напевая веселенький мотивчик. Пашка затаился в кустах, терзая в кулаке заранее припасенную ромашку. Когда Дашенька запустила в небо очередную карикатуру, змееныш подкрался к ней сзади и воткнул в волосы цветок. Ошарашенная вражина уселась в траву, выпустив из рук бечевку, удерживавшую бумажного змея. Дельтаплан с петардой на хвосте отправился в свободный полет. – Ты чего это?! – выпучила глазенки Дашенька. На ней были надеты шортики и короткая маечка, и Змееныш лизнул ее в голый пуп. Девочка расхохоталась от щекотки.
– Это была твоя тудафа? – спросила она Пашку, просмеявшись.
– Не хочу я тебя сжигать, сам не пойму почему, – улыбнулся змееныш.
– Тогда давай дружить, – предложила Даша.
– Давай, – согласился Пашка и покорно позволил привязать к своему хвосту обрывок бечевки.
– Производится запуск Змея! – торжественно провозгласила Дарья.
– От винта! – заорал Пашка и свечой взмыл в небо.
Под ним, на поляне радостно прыгала бывшая вражина, а теперь лапушка Дашенька.
В глубине леса раздался взрыв. – Петарда! – расплылся в улыбке Семен, стирая копоть с морды Прасковьиной занавеской. «Пиротехник мой контуженный», – с нежностью поглядела на супруга Марфа.
Глава 5. Змеи улетели.
Осенью, с наступлением холодов, Горынычи улетали в теплые края, потому что не меховые они и мерзнут до гусиной кожи. А Даша уезжала к родителям в город, поступать в первый класс, без отрыва от детского сада. Расставанье было трогательным. Пашка за лето подрос и сровнялся с Дашей, так что обнимались они по-людски, как взрослые. А ревели, как маленькие.
Подсевшая на мухоморы Марфа умилялась этой картиной и по-братски тискала в объятьях Прасковью, которая пиналась и изворачивалась всячески из грубых лап годзиллы. Семен с Матвеем дружно курили самокрутки. Старик научил змея сворачивать трубу из рубероида и набивать ее сеном. Вот такая знатная козья ножка тлела в зубах Горыныча. Жители Клюевки осуждали стариков Куролесовых и их ненормальную внучку Дашку за дружбу с Горынычами и тайком плевали в их колодец. Хотя голопузая ребятня с удовольствием каталась на окрепшем Пашке, оседлав его центральную шею и игнорируя истерику мамаш по этому поводу. После катания мамаши воспитывали своих чад крапивой по голой попе, после чего садиться было больно и ребятишки некоторое время не катались.
Подъехавший с шиком на «Запорожце» Егор – Дашин папа – выпал в раскрытую дверцу, схватился за сердце и стал хватать воздух ртом, как карась на берегу.
– Папка! – обрадовалась Даша и кинулась приводить родителя в чувство.
– Сынок, все путем! – щербато улыбнулся Матвей.
– Егорушка! – воскликнула Прасковья и выскользнула наконец из Марфиных объятий.
Горынычи, чтоб не доводить до греха, деликатно потопали в свой лес. Надо закрыть на зиму пещеру, чтоб там люди не лазили и не рисовали на стенах карикатуры, и не писали «Здесь был Иннокентий», или «Вася + Катя = любовь до гроба». Семен задвигал вход в пещеру большим камнем, исписанным этими надписями.
– Ну вы, блин, даете! Совсем охренели! Обнимаются с монстрами, как с безобидными домашними животными, – поделился впечатлениями оклемавшийся от шока Егор.
– Папа, они добрые, – щебетала Дашка: – Семен контуженный, Марфа обмухоморенная, а Пашка влюблен в меня, как Ромео в Джульетту.
– Вот погоди, сожрет тебя твой Ромео, как подрастет!
– Не, они людей не трогают, мясо воруют с мясокомбината. Марфа придет ночью к проходной, сторож брык под стол и спит до утра. А Горынычиха прихватит в три хари продуктов и волокет домой. Наедятся на неделю и ползают вокруг своей пещеры: Марфа мухоморы трескает, Семен цветочки нюхает, а Пашка ко мне летит, катает меня да Борьку со Степкой.
– Ну хорошо, коли так, – успокоился Егор. – Соскучилась по дому? В садик хочешь?
– Не особо, – сморщила рожицу Дашка.
– Ну ничего! В этом году к вам учительница придет – будет интересно!
– Ага! – воодушевилась девочка. – Я ей про Горынычей расскажу!
– Не вздумай! – взвизгнул папа.
– Почему это?! – округлила глаза, отбившаяся за лето от рук, дочь.
– Она скажет, что ты – вруша-груша и дети тебя задразнят.
– А я им Пашку предъявлю! – не сдавалась Даша.
– Вон твой Пашка, на юг полетел, – облегченно вздохнул папа.
По небу клином летели Горынычи: впереди Семен, по бокам Марфа и Пашка. В будке сторожа мясокомбината истерично хихикал от облегчения дед Прохор. Он хоть и привык изображать обморок перед Марфой, но на самом деле обмирал всякий раз от страха, когда змея заглядывала в сторожку.
|
