Эпиграф-страшилка.

Однажды тёмным страхолюдным вечерком
Колола Машенька орехи голдяком.
А муж корову пас за тыном на лугу,
Грозя кнутом в кустах залегшему врагу.
Вражина – тощий серый Епифан –
От стаи поздно вечером отстал.
Когда волки походом шли в Сибирь,
Его замучил мочевой пузырь.
В десятый раз подняв свою ногу,
Он видит зайца труп на берегу.
Задравши лапы к небу, тот лежит
И волчий вызывает аппетит.
Уже собрался было голод утолить,
Но тормозит его невидимая нить.
Есть что-то подозрительное в нём:
Прибит к земле осиновым колом.
Ходили слухи зайцев бригадир
Был самый страшный в округе вампир.
С таких волков как старый Епифан
Имел он кажну ночь по двести грамм.
Так не охота донором служить,
В позорной схватке зайцу уступить!
Хотя надёжно вроде бы прибит
И аппетитный, тварь, имеет вид.
Да ладно, что там, пронесёт авось!
И хрустнула в зубах вампира кость.
Но тот, от боли видимо, ожил
И сразу Епифану кровь пустил.
Горят вампира злобные глаза,
У жертвы дыбом встали волоса!
Хвост Епифан со страху замарал:
"Вот, пронесло, как и предполагал!
Вот это называется поел!
Ну и дела, голимый беспредел!
Но раз попал, чего теперь скулить.
Быстрее к Маше – пластырь попросить."
Но на пути с кнутом стоит Иван.
"Щас кровью истеку, какой болван!
Решил, что мне корова по нутру.
Пусти к жене, а то помру к утру."
И Епифан явил такую прыть,
Что Ваня не сумел остановить.
Влетел волчара к Машеньке в окно,
У той со страху вмиг промокло дно.
Но волк имел такой несчастный вид,
Что в женщине проснулся Айболит.
Когда Иван ворвался впопыхах,
Застал жену с иголкою в руках.
У Епифана в шкуре прочный шов,
Он будет жив и кажется здоров.
Но в это время покачнулся дом:
Вломился заяц, проткнутый колом.
И Ваня, ухватившись за косяк,
Тихонько взвыл, скривился и обмяк.
У Маши тоже правды нет в ногах,
За шиворот прокрался липкий страх.
И я, коль в стороне бы не сидел,
Наверно с ними на хрен поседел!
А Епифан, укушенный давно,
Уже с вампиром, сволочь, заодно.
Но Маша, вспомнив бабушкин урок,
Рукой дрожащей достаёт чеснок.
И быстро с кожурой его сжевав,
Глядит на зайца нежно, как удав.
Не переносит заяц тяжкий дух,
Его мутит и взор его потух.
А Маша, как нарочно, дышит ртом,
Аж шторы на окошке ходуном.
Вампиры блком, боком и к двери
И даже Ваня сжал в кулак ноздри.
Я тоже пробавляюсь чесночком,
Чтоб гриппа вирус не проник в мой дом.
И даже грозный СПИД пасует там,
Где красит корнеплод дыханье ртам.

"Птичка польку танцевала Во дворе – раздайся грязь!
Хвост налево, клюв направо – На свиданье собралась!
За хвостом петух кудрявый, тычет шпорой себя в зад.
Клюв налево, хвост направо – Ай да славный маскарад!
Я играю на гармошке у прохожих на виду.
Не танцуют мои ножки, я на них прибор кладу.
Тот прибор – моя гармошка, растяну её меха.
Птичка скачет по дорожке, соблазняя петуха.
Птичка польку танцевала, по двору кружился пух.
А за ней скакал устало измочаленный петух.
Я играл им на гармошке, напевая ерунду,
А вокруг носились кошки и играли в чехарду."

Вот такую польку Маше на гармошке я лабал.
Ваня сел от нас подальше, смотрит новый сериал.
Маша гнула половицы лаптем фирмы "Адидас".
Заяц с волком взяли спицы и друг другу колют глаз.
У вампиров фехтованье самый популярный спорт.
Ваня, лёжа на диване, ставки у крестьян берёт.
Ставят в основном на волка, заяц мал и неказист.
Епифан был весь в наколках, ведь косой-то – каратист.
И крестьяне приуныли: проигрались в пух и прах.
Всё именье заложили, оказались в кабалах.
Ваня Машеньке оставил председательский портфель,
Сам ведёт бои без правил. Вот такая канитель.
Он развешивал афишки на спине у ямщиков.
И посыпалися фишки в Ванин банк со всех краёв.
Гости ломятся на драку двух вампиров поглядеть;
Натерпевшись вдоволь страху, оставляют Ване медь.
И крестьяне все на избах лепят вывеску "Отель",
И живут при коммунизмах, обдирая тех гостей.
И построили в деревне казино на тыщщу мест,
Понаставили бордели – продают гостям невест.
Роют ямы под бассейны, бьют свиней на шашлыки.
Понатыканы в деревне рестораны, кабаки.
Ездят все на мерседесах, ходят в красных пиджаках.
Не узнать теперча местных – все блатуют на понтах.
И на Ванину рекламу даже нечисть поддалась,
И включается в программу из Москвы какой-то князь.
Он у тамошних вампиров самый главный кровосос,
И участвовал в турнирах, где ему сломали нос.
Вот Иван у микрофона: - Вызываются на ринг
Два прославленных дракона: Голиаф и Грузовик.
Голиаф большой и толстый ящер в коже и шипах.
Грузовик – такой же рослый и реклама на бортах.
Он на ящера наехал – наш простой родной "Урал".
Голиафу не до смеха – все шипы порастерял.
Был до боя он как роза, после боя – банный лист.
Представлял людям угрозу, щас обычный плоский глист.

Заяц, старый наш знакомый, зачинатель кутерьмы,
Назовём его мы Сёмой, просто так, для простоты.
Ну и князь московский важный по фамилии Гвидон
Растележился вальяжно, придавив собой бидон.
Только Ваня эту пару объявил в свой микрофон,
Хохот грохнулся по залу – скёт ногами там Гвидон.
Угорает князь, свалившись на арену, как мешок.
Сёма, на кол навалившись, в горло вбил ему смешок.
Представляете картину: на полу лежит Гвидон,
В горле кол торчит осинный, Сёма тот венчает кол.
А истерику в трибунах невозможно передать!
Вопли, стоны, скрипы в стульях и инфарктов целых пять!
Все конечно за Гвидона поручились – он же князь!
А его уделал Сёма – дохлый заяц – вот же мразь!
Только Ваня скалит зубы, с ним на пару Епифан:
Сёма парень хоть не грубый, но князьям не корефан.
Знают Ваня с Епифаном – с Сёмой лучше не шути!
С этим зайцем окаянным лучше бдительность блюди.
Не успеешь веком хлопнуть, как тебе он пустит кровь.
От него и кони дохнут – вот такая вот любовь!
Бьют Гвидона за кулисой, рвут на части москвича.
Вмиг башка случилась лысой, морда просит кирпича.
Притащил какой-то малый: - На, коль просишь, получи!
И понёс народ удалый с местной стройки кирпичи.
Уложили в кладку князя. Получился пьедестал.
Где Семёна зодчий Вася в монументе изваял.
Сразу стали ставки делать все на Сёму-костыля.
Даже грузовик уделать сможет заяц втихаря.
Он ему своей осиной радиатор повредит,
И тогда дракон козлиный заимеет бледный вид.
Епифан, готовясь к бою, разжевал, подлец, чеснок.
И Семён, само-собою, побеждён был.
А "хорёк" нацепил его повязку чемпионскую на лоб.
И народ Семёну встряску за кулисами даёт.
А у Вани банк валютой весь заполненный под верх.
Вот народ был раньше лютый до различных там потех!
Наконец-то бой финальный – грузовик и Епифан.
Волк, зараза криминальный, мину спрятал где-то там.
По арене он кругами бегал лихо, хвост поджав.
Грузовик вот-вот раздавит. Вот уже догнал и…
Трах! Развалился на запчасти. Волк же цел и невредим.
Глядя на тако несчастье, горько плакал Никодим.
Грузовик, его детище, всех допрежде побеждал.
А теперь Никоша нищий и угроблен капитал.
Только Ваня на диване всё жиреет паразит,
И бразильски сериалы в телевизоре глядит.

В высшем свете Маша блещет – вся в брильянтах и шелках.
И коньяк с шампанским хлещет и играет на бегах.
В общем всё у них в порядке. Жизнь, как грится, бьёт ключом!
И крутые беспорядки обойдут счастливый дом.
Обнесёт забором прочным Бог сей райский уголок,
Где сияющие ночи ткут серебряный полог
Над Иваном и Марией, над влюблёнными людьми.
И от нежности взаимной яркой радугой полны
Дни, бегущие в заботах: что бы вкусненького съесть,
В окружающих красотах выбрать место, где присесть
И пейзажем любоваться, сочинять стихи с куста;
Сладкой жизнью наслаждаться, повторяя: "Красота!"
Перебора здесь не будет. Потому что сладкий сон
До конца веков пребудет в тех, кто верит и влюблён.
Их Господь хранит от злобы, от пинков лихой судьбы,
И в любви живут до гроба, не считая в спешке дни.
Наслаждаясь каждым часом, каждым мигом на земле;
Открывая раз за разом что-то новое в себе.
Даже чувство, что французы называют дежавю,
Открывает в праздник шлюзы, выход в море кораблю.
И смеются словно дети над потугами жука,
На травинку бросив сети, взять за хобот паука.
И в цветок ныряют вместе с озабоченной пчелой,
И летают в поднебесье вслед за ласточек семьёй.
Тихо радуются жизни. Вместе с ними рад и я!
Вот на этом оптимизме можно кончить мой ля-ля.