 |
Картина Репина "Приплыли" | |
Гусь свинье не...
|
Ну подумаешь - нажрался, как свинья!
И в объятья лужа приняла меня...
Ты давай греби отсюда, белый пух!
Эта лужа не рассчитана на двух.
Дед был запойный алкаш. Утро начиналось не с восхода, а с икоты упившегося в дымину старого перца. Перец лез к бабке с поцелуями и та, отбиваясь сковородой, отступала во двор, где на неё нападали голодные куры. Тощий петух с ненавистью взирал на эту баталию со своего шестка и хрипло кашлял на зарю. Заря вяло продирала глаза, отчаянно зевала и тащила из постели бормочущее проклятья, типа: как вы мне все надоели, и упирающееся солнце.
В доме храпел дед, срывая занавески. Лысый череп деда был усеян шишками от сковороды, как жаба бородавками. Бабка, выгнав кур в огород, принималась варить самогон, потому что дед ничего не кушал, кроме этой отравы. Отхрапев свои полчаса и оставив занавески в покое, дед точил саблю и с бравым криком "ура!" (петух падал с шестка с инфарктом) бросался в огород рубить чертей. Куры ломились в щели плетня, визжа как поросята. Дед крошил чертополох и весело крыл его матом. - Ну что, собаки, съели?! - втыкал окровавленную зеленью саблю в кучу ботвы и со всего маху пиная босой ногой притаившийся в ботве булыжник, завывал вначале тоненько и пискляво, но по мере того, как ступня, синея, увеличивалась до 45-го размера ( с 39-го), тенор переходил в бас. Бабка шустро тащила кружку обезболивающего. Перец, приняв лекарство, тупил саблю об булыжник, потом бросал его за плетень. Вечером бабка снова спрячет булыжник в траву – так она потешалась над супругом.
Опохмелённый дед лез чинить крышу. Побеждённые черти таскали ему наверх черепицу, из которой он лепил замысловатые узоры. Но, быстро утомившись, кровельщик сползал вниз, таща за собой всю свою работу. Голуби на чердаке радовались, что деду вновь не удалось замуровать их. Старик просил добавки и угощал чертей. Потом начинал весело бренчать на балалайке; черти выкопычивали кадриль, бабка, прихватив подол, отчаянно плясала с нечистью, соблазняя её голыми коленками. Чёрт притискивал бабку к завалинке, дед оттаскивал его за хвост и они начинали бодаться. Бабка весело ржала над борцами и кидала в них кожуру от банана. Бананы колосились в полисаднике в огромных количествах и служили сырьём для браги и самогона. Борцы поскальзывались на кожуре и валились в грязь, по прежнему тыча друг друга шишковатыми башками (бабка давно поотшибала рога чёрту и украсила его череп множеством шишек). Под конец, расцарапав друг другу рожу, бойцы усаживались в тени банановой рощи и напивались до беспамятства. В пьяном забытьи им мерещился бухой банан, который рвал на себе кожуру и пел похабные частушки.
В огороде хихикали пьяные куры, наклевавшиеся пьяных червей (черви не просыхали, потому что бабка вываливала банановую гущу на грядки). Петух, оклемавшийся после инфаркта, грешил с пьяными курами по-чёрному, от чего и был невероятно худ. Кривые куры неслись где ни попадя и яйца сиротливо белели в самых неподходящих местах (в банной шайке, на крыше сортира, в сусличьей норе). Бабка, как опытный следопыт, отыскивала сирот и жарила себе яичницу.
Озверевшая соседка выписала из Москвы знаменитого нарколога. Ночью, при свете луны, она видела, как пьяный доктор в одних трусах крался в огород, сжимая в руке саблю. Обратно он возвращался, скача на одной ноге, зажав вторую в ладонях и сыпя латынью, изредка по-русски поминая маму, которая всегда покупала ему обувь на вырост. Соседка злобно сплюнула. Плевок вернулся обратно, воняя перегаром. Тётка высунулась из окна и увидела пьяного деда, свалившегося под забор и плюющегося во сне. – Урою гадов! – рассвирепела Клавка и сунулась было на улицу, но в дверях столкнулась с чёртом и, позеленев со страху, полезла в погреб. Чёрт долго стучал копытами у ней над головой, ворча: - Где эта Клавка, чёрт бы её побрал! Выписала за каким-то чёртом нарколога! Он нам с дедом всю плешь переел, пока мы его не напоили.
С тех пор Клавка в соседские дела нос не совала, тем более, что имела ежедневно не один десяток яиц от их сбрендивших кур.
Высказывайтесь
Дальше
 |
